Израильтяне – народ непьющий и жаргона пьяниц в иврите нет, а уж о матерщине и говорить нечего: два-три еврейских слова, два арабских и одна исковерканная русская фраза.
Поэтому переводить на иврит книгу Венедикта (Венички) Ерофеева «Москва-Петушки» дело неблагодарное, каторжное, да и просто бессмысленное, потому что лексика того мира, который описал Ерофеев, только в том мире и существует, и переносу не поддается.
Кто же взялся за такой труд?
Взялась профессиональная переводчица Нили Мирски, уроженка Израиля, научившаяся русскому языку от дедушки с бабушкой и выпускавшая последние лет пятнадцать переводы русской классики для старших классов средней школы. До начала 90-х годов она была неизвестна русской публике в Израиле.
Видимо, потому, что переводила не с иврита на русский, а наоборот. Некоторую известность она приобрела после интервью газете «Маарив», где сказала о новых репатриантах: «Нечего им тут искать. Оставались бы лучше там! Что им тут – Америка для бедных?» А о книге «Москва-Петушки» она сказала следующее: «Тут, во-первых, надо уметь переводить, а, во-вторых – уметь пить».
Что касается второго, то, по подсчетам журналистки «Маарив», Мирски выпила за время интервью треть бутылки коньяка и четыре банки пива.
А вот первому – «уметь переводить» – как раз и посвящены эти заметки.
«Умом Россию не понять», – сказал поэт, и был он явно человеком пьющим, сознавая, что «Руси веселие есть пити…». А, если «пити», то пей и прозревай, пей и просвещайся, пей – и только тогда поймешь Россию, не поддающуюся не только реформам и демократии, но также переводу на иврит.
Так и пил скончавшийся в 1990 году от рака горла Веничка Ерофеев: пил в стельку, в дрезину и в дупель. Увы, ни для одного из этих слов в иврите нет аналогов. Нет их и для таких понятий, как «падла», «стервь» и еще пяток вариантов.
О, как скуден святой язык, где осталась одна «проститутка», да еще, может быть, «шлюха», но совсем нет места для «Зверобоя» или таких шедевров как Храпуново», «Электроугли» или «Омутуще».
Поезд «Москва-Петушки» пересек все международные границы и въехал в Израиль в тот далекий 1971 год, когда именно здесь в русскоязычном журнале «Ами» («Мой народ») была впервые напечатана бессмертная книга Венедикта Ерофеева.
То, что переводчица Нили Мирски пьет – это хорошо. Но вот то, что ее читатели не пьют – это плохо. Потому что они никак не смогут понять, о чем эта книга. Ну, допустим, слышали они что-то о «потоке сознания». Но настоящий-то поток – вот он! Ерофеев так и пишет: «Я снова отдался потоку…» Потоку, в котором слились воедино все сорта водки и пива, красные и белые вина, одеколон и политура. И даже пропущенные переводчицей тормозная жидкость и клей БФ.
Не поймут они никогда, что в России пью все, что льется, и в этом потоке как раз и рождается тот язык, который чисто русским никак не назвать. Во всяком случае, т а к о е ни один иностранец даже со словарем не поймет.
Последнее легко проиллюстрировать примерами из перевода Мирски.
Оригинал: «Заку-уска у нас сегодня – блеск. Закуска типа «Я вас умоляю!»
Перевод: «Колбаса у нас сегодня – нечто. Колбаса типа «Поцелуйте губы!»
Оригинал: «… выросла фигура женщины… с черными усиками… – Аппетитная приходит во время еды, – съязвил декабрист».
Перевод: «– Сестричка наша, и усики у ней черные – съязвил декабрист».
Безмерно трудна работа по переводу ерофеевской прозы на иврит, в котором у Мирски вместо «закуски» можно в лучшем случае «пожевать», «чрезмерно выпить» вместо «поддать», а могучая «похмелюга» всего лишь «разбила до костей».
