Маяковский был «неуютным» для женщин
Почему Маяковский по-прежнему актуален для всего мира? Выполнял ли поэт задания спецслужб? Можно ли прояснить мотивы его ухода из жизни? Крупнейший знаток Маяковского, руководитель группы по подготовке нового собрания сочинений поэта профессор Александр Ушаков отвечает на вопросы «Голоса России»
Нынешний юбилейный для Владимира Маяковского год — год 120-летия со дня его рождения — завершается выходом в свет первых двух томов нового собрания сочинений поэта. Его готовит Институт мировой литературы (ИМЛИ) РАН.
В чем новизна и необычность этого 20-томного издания, «Голосу России» рассказал руководитель группы по изучению Маяковского и подготовке нового собрания его сочинений ИМЛИ РАН, профессор Александр Ушаков.
— Маяковскому повезло в том смысле, что ни у кого, даже у Горького, не было такого количества собраний сочинений. Мы из них можем выделить четыре. Первое – прижизненное. При жизни вышло 8 томов из 10, еще два тома были составлены близкими людьми Маяковского – Л.Ю.Брик, О.М.Бриком, Н.Асеевым. После смерти Маяковского издавали слабо, пока в 1935-м году не появилось высказывание Сталина: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличное отношение к его памяти и произведениям — преступление».
— Это резолюция на письме Л.Ю.Брик к Сталину.
— Да, и тогда сразу стали готовить новое собрание сочинений. Как только в 1938 году закончилось его издание, сразу стали издавать новое —12-томное. С 1954 года стали готовить 13-томное, в котором я, будучи молодым, принимал участие. Оно стало самым главным изданием, можно сказать, каноническим.
После выхода 13-томника продолжали появляться новые материалы. А в 80-90-е хлынул поток материалов из русского зарубежья. Уже можно было более обстоятельно комментировать зарубежные поездки Маяковского, расшифровывать какие-то неясные места. В итоге возникла идея подготовить новое собрание. Мы пришли к выводу, что оно должно называться «собранием художественных произведений», потому что там будут окна РОСТа и другие рисунки Маяковского.
Мы решили его построить по жанрово-хронологическому принципу. 6 томов поэзии. Драматургия – 2 тома. Плюс проза. Один том — записные книжки, дадим их все. Еще письма и справочный том. Внутри жанра – по хронологии. До этого так никого не издавали.
— Когда вы участвовали в подготовке 13-томного собрания сочинений, вам довелось встречаться с Давидом Бурлюком, Павлом Лавутом, Лилей Юрьевной Брик…
— Да, и то наше издание очень важно для текстологов. Потому что мы учитывали мнение людей, которые были близки Маяковскому, которые запомнили многое, или при которых он правил верстку или что-то менял в стихотворении. Конечно, мы не можем относиться к тому, что они помнили как к 100% достоверной информации. Но мы должны это принимать во внимание.
Что касается Лили Юрьевны Брик… Я с ней был знаком. Первый раз я с ней встретился, потому что меня послали к В.А.Катаняну (литературовед, биограф Маяковского, — ред.) — он был тогда ее мужем. Они жили на Кутузовском, у гостиницы «Украина». Катанян болел, и я пошел к нему домой. Мы сверяли верстку. Потом я бывал у них не раз, общался и с ней.
Ничего особенного внешне в ней не было. Правда, большие, очень красивые глаза. Одевалась всегда броско. Но она была непропорционально сложена, у нее была большая голова. Чем она держала людей? Понимаете, это только от природы дается: есть люди, которые видят суть и которым мозги невозможно запудрить ничем. Она могла говорить откровенно обо всем, а не все выдерживают откровенного разговора.
Я как-то спросил о ее сексуальной жизни, она сказала: пожалуйста, — и стала мне рассказывать. Вот этой откровенности мужчины не выдерживали. У них однажды с Эльзой (Эльза Триоле — младшая сестра Л.Ю.Брик, французская писательница и переводчица, — ред.) был такой разговор. Лиля ей сказала: вот ты, Эльза, приходишь в компанию и хочешь сесть так, чтобы быть в середине. А я прихожу, сажусь с краю, но я – всегда в середине.
Она прекрасно понимала свою силу. Это – ее главное качество, и Маяковский это в ней чувствовал.
— В состав группы, которая готовит новое собрание сочинений, вошел и шведский писатель Бенгт Янгфельд, автор книги «Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг». Он единственный иностранец в вашей редколлегии?
— Я хорошо знаю зарубежное маяковедение. Надо сказать, что в советское время было несколько выдающихся маяковедов. Но сейчас таких людей, как Бенгт Янгфельд, находящихся в хорошей творческой форме и активно работающих, помимо него самого за рубежом нет. Он единственный. Поэтому мы его включили в состав редколлегии.
— Маяковский девять раз выезжал за рубеж. Эти поездки — его личная инициатива? Ведь ездил он не для того, чтобы осмотреть достопримечательности или купить подарок Лиле Юрьевне?
— О, Лиля Юрьевна давала большой список! (улыбается) Если по сути, то мы можем опираться только на документы. Достоверных данных о том, что Маяковский ездил с какой-то определенной политической целью, у нас нет. Но зная эпоху, я могу сказать абсолютно точно, что некого рода инструктаж должен был проводиться.
Но считать, что он какие-то конкретные задания выполнял, — нет, категорически! В отличие от других писателей, Пильняка, например, который из-за этого и погорел. И в отличие от самой Лили Юрьевны. Она, как мы это теперь знаем, находилась на службе в органах и имела удостоверение. Но есть разные функционеры этой службы: кто-то для регулярной работы, кто-то для отдельных поручений. Эренбург, например (а я его издавал и был с ним связан), я предполагаю, имел поручение давать серьезную политическую информацию… А Маяковский, я думаю, выступал просто как пропагандист советской системы и советской литературы.
— То есть он был, скажем так, голосом России.
— Да-да, России советской.
— Не зная, при этом, ни одного иностранного языка, кроме грузинского. А каков был круг его общения в США или во Франции?
— Во Франции из-за незнания языка все общение велось через Эльзу Триоле. Как ни странно, именно она познакомила его с Татьяной Яковлевой (возлюбленная Маяковского, которой поэт посвятил два стихотворения 1928-29 годов, — ред). Есть письмо Лили об этом, она просит сестру познакомить Маяковского с кем-нибудь. Для чего? Думаю, чтобы отвлечь его от той женщины, которая родила ему ребенка (Патрисия Томпсон, дочь русской эмигрантки Елизаветы Зиберт и Маяковского, родилась в 1926-м году, — ред). Лиля знала об этом. Я не могу сказать, что она испугалась, но она, видно, напряглась из-за этого. Вообще все встречи Маяковского во Франции шли через Эльзу. А в Америке – через среду русского еврейства.
— В 1927-м году гостем Маяковского в его квартире в Гендриковом переулке был Теодор Драйзер. Какие свидетельства об этом сохранились?
— Никаких существенных подробностей мы не знаем. Да их, наверно, и не было. Это скорее всего была дежурная встреча. У Маяковского их было немало. У меня есть статья «Маяковский и Гросс». Георг Гросс – это величайший живописец, представитель экспрессионизма. Я знаю о нем все. Я нашел его могилу в Берлине. Немцы не знали, где она находится. Газеты тогда писали: коммунист нашел могилу Гросса! У Маяковского была с ним мимолетная встреча в Берлине. В автобиографии Гросс упоминает о том, что у них с Маяковским был серьезный разговор. Тем не менее, это было кратковременное пересечение.
— А как к Маяковскому на празднование последнего его нового года – 1930-го – попал турецкий поэт Назым Хикмет?
— Политика советского государства заключалась в том, чтобы вообще всех левых привечать. Хикмет был левый. Гросс был левый. Андерсен-Нексе тоже был левый. Луи Арагон (1897-1982, французский поэт и прозаик) – абсолютно типичный случай. То, что он женился на Эльзе Триоле, можно сказать, случайность. Но то, что он появился в сфере внимания наших властей, — это не случайность. Советская власть много делала по созданию культурной среды, которая участвовала бы в формировании общественного мнения. Маяковский, когда выезжал за рубеж, в этой среде и находился. Были попытки создать международную ассоциацию революционных писателей. И она в каких-то формах существовала.
— Чем можно объяснить неизменный интерес к Маяковскому на Западе?
— Знаете, если брать его дореволюционную лирику, то так, как он, не писал никто. Такой метафоричности, такой силы лиризма в поэзии до Маяковского не существовало.
Приезжая в другую страну, Маяковский читал стихи, и если даже они не были переведены, чувствовалась мощь. Когда он говорил о литературе, все понимали, что это какое-то новое искусство. Поэтому Маяковский в глазах многих на Западе был и есть до сих пор новатор невероятный.
— В 1918-м году Маяковский должен был выступать в кафе на Кузнецком мосту в Москве. Афиша извещала: «Вы услышите мои блестящие стихи в моем блестящем исполнении и в блестящих переводах». А когда начали переводить Маяковского?
— При жизни Маяковского первые сборники вышли в Германии в левом в эстетическом плане издательстве Malik-Verlag. На французский переведено очень много. И не только Эльзой Триоле и Арагоном, там было много переводчиков. Есть несколько его собраний сочинений на других языках. Очень хорошее 8-томное на чешском. На английском языке с моей вступительной статьей его издали у нас, в издательстве «Прогресс» — 3 тома. Немцы издали 6-томник. Японцы перевели, китайцы. Многие другие тоже переводили.
— Мы говорили о Маяковском — поэте, а как человек он вам симпатичен?
— Я хорошо представляю Маяковского как человека на основе рассказов многих людей, с которыми он работал, или близких ему людей. У меня идиллического восприятия Маяковского нет. Например, он Лилю Юрьевну боготворил до какого-то момента. А родных сестер? Они были как-то на втором плане. Правда, ему хватило такта написать в предсмертной записке, что «моя семья – это мама, сестры» и т.д.
В 1950-м году я познакомился с В.В.Полонской (1908-1994, последняя любовная привязанность Владимира Маяковского, — ред). Она работала в театре Ермоловой. Меня туда привел В.О.Перцов, который в то время заканчивал свою монографию о Маяковском. Он был типичный интеллигент, не решался у Полонской что-то «такое» спросить. И позвал меня, чтобы затронуть деликатную тему. Тогда говорили, что Маяковский застрелился якобы от того, что у него наступала импотенция. Перцову надо было это выяснить, и я спросил. Оказалось — нет, все у него было нормально. Тогда уже я от себя спросил: а почему вы не пошли замуж за Маяковского, ведь он настаивал? Она объяснила: «Во-первых, у меня был муж (актер Михаил Яншин, — ред). Но даже если бы не было Яншина, я вряд ли бы за него пошла. Он был очень неуютным для меня. Своей громадой он давил».
Есть некие правила, как лучше выстраивать отношения с близкими людьми. Подчинялся ли им Маяковский? Я думаю, нет. Я бы сказал, что в нем было что-то тяжеловесное. Или, как говорила Полонская, «неуютное». Он был довольно бесцеремонен с людьми, любил подчинять их логике своей жизни. Но поэт он – великий!
Дата публикации: 14.12.2013
