«Все было не совсем так» Даниила Гранина – дневник, написанный по памяти. Писатель произвольно возвращает день или час жизни своей и страны. Ищет им определение и смысл. И первое дается чаще. Второе почти никогда.
Книга – ундервудское соло Гранина. Между записными книжками и дневником по памяти. Начатая как автобиографическая, проза переходит в кусочки, законченные обрывки, эпизоды, сцены, зарисовки с натуры. Вопросы без ответа.
Бесконечные попытки сказать, «как было». Исправить вот эту миллиметровую погрешность «не совсем». Как будто от точности воспроизведения зависит смысл.
Не совсем так было и в книгах, и в прежних попытках сказать о своей жизни.
Сказать так, чтобы она вся целиком, как была, переместилась в слово и могла оттуда извлекаться любым читающим. Постоянное возвращение к не вошедшему в прошлые слова и книги – в «Иду на грозу», «Блокадную книгу», «Зубра», «Вечера с Петром Великим». Необязательность таких случайных, отрывочных записей, с тайной надеждой перехитрить реальность. Он и не думал приблизить изображение к предмету. Это всего лишь наброски, записки на манжетах. Заметки на полях. И лишь в одной из записей – о пометках Сталина на полях прочитанных романов «Воскресенье», «Братья Карамазовы» – об истинной ценности таких невольных оговорок.
Каждая заметка оперена в конце замечанием, выводом. Перья часто жидковаты. Фраза точна, суха. Афоризм редок и не дается. Фрагменты бедны и по большей части известны.
Новое только из своего, из личного – от ополченца, блокадника, солдата, ученого, писателя.
Картина тем не менее складывается – и это точно наша жизнь за последние лет семьдесят. Чтение затягивает безо всякой увлекательности. Очень хочется узнать, почему она такая – тогда, сегодня, всегда. Автору тоже этого хочется.
В записках есть и Жуков, и Сталин, и Жданов, и Хрущев. И даже Путин с Матвиенко.
Ленинградское дело, дело врачей. Куда менее известные послевоенные «дело авиаторов», «артиллеристов», «моряков». Откуда взялась ненависть Сталина к Жукову: Парад Победы хотел принять сам, на лошади держался как мешок, поехал, свалился, стоял на мавзолее — Жуков с Рокоссовским гарцевали перед войсками. Ненависть тыловика, генералиссимуса, ни разу не побывавшего на передовой, к фронтовикам. Правда о войне – лейтенантская и маршальская. И десятилетия неправды о войне.
Два круга мифов за флажками. Вырвались из советского мифа, погуляли на свободе — отбили открывшуюся правду новыми веревочками. Если кто и вырывается за них, возвращается в старый круг с его кратким курсом. И кажется, за флажками и истины уже нет. Так, просачивается что-то из одного круга в другой. Одни сквозь зубы признают жестокость. Другие – кое-какие ценности, которых жаль, что потеряли.
Истина – она всеобщая. Не зависит от того, признают ее или нет.
Предпочтения возвышающим и унижающим обманам ничего не меняют. Но такой исторической истины в России нет. Отсюда постоянное восхищение в гранинских записках сэром Исааком Ньютоном и его законами, которые действуют сами по себе, наплевав на признание.
Свидетельства со странностями и горечью. Объяснения часто неглубокие. Иногда просто нелепые, вроде того что Сталина после всех публикаций могут любить только те, кто замазан корыстью, службой, доносом.
Записки заканчиваются прошлогодними событиями. Празднования Великой Победы в них нет.
Читатель волен сам наложить на 65-летие все попытки Гранина раскрыть скрываемое о блокаде, о войне, о том, что на самом деле было, но замалчивалось. Потом было сказано, и повторено. И вот забыто.
Не помнить и не знать – современный способ жить. Гранин упорно и почти безнадежно доказывает обратное. Без знания и памяти жизни нет. Но получается как-то не очень убедительно. Потому что выстроенная, пусть и отдельная его жизнь, со всеми связями и знакомствами и сотней частных историй из жизни людей известных и не очень, говорит, в сущности, только об одном.
О деградации, последовательном упадке нации. В стране, которую автор по-настоящему любит, на протяжении века с людьми поступают по-свински: чем они лучше – тем для них хуже.
Любой экскурс в историю или за пределы России – ей упрек.
Превосходств почти нет. Вот разве смрад и вонь в Лондоне и Версале до устройства канализации да испанская инквизиция, триста лет подряд через день сажавшая в тюрьму и сжигавшая на костре по одному человеку. У православных в то же время ничего такого не было. Смешная гордость: ведь рядом на сотнях страниц о том, что все жертвы инквизиции легко поместятся на одном Бутовском полигоне. А сколько таких мест в России, никто не знает. Да и знать не хотят.
Без знания Гранин не может. Но счастья и надежды в нем нет.
Единственная счастливая сцена во всем томе воспоминаний – как лежал мальчишкой на плоту, смотрел в небо – там облака. Ничего еще не знал. Надеялся… Время шло – и ничего не менялось.
Главное, что осталось от трагических исторических пережитых времен – сокровенное чувство, вынесенное в эпиграф: «Уцелел!». Что в переводе означает: жизнь всегда стоит того, чтобы жить. И эта правда – все, что нам осталось от того, что было.
Даниил Гранин. Все было не совсем так. М., «ОЛМА Медиа Групп», 2010.
Дата публикации: 09.08.2013
