Мы познакомились зимой 1973 года, когда я приехала в Москву и на несколько дней остановилась у своего друга, художника. Он жил на окраине, у черта на куличках, в Чертаново, однако гости в доме не переводились и хозяин с законной гордостью говорил, что у него бывает «вся Москва». Нагрянула очередная компания: румяный молодец в дубленке, девица с повадками роковой женщины и тихий человек, похожий на колхозного счетовода. За ними в коридоре топтался Венедикт – на две головы выше всех, без шапки, с сеткой бутылок в руке. Он ждал, пока остальные разденутся, потом бережно поставил сетку и скинул свое пальтецо. Мне много лет казалось, что это пролетарское, подбитое ветром, с короткими рукавами пальто оставалось у него неизменным.
В вечер нашего знакомства он был благорасположен и говорлив, царственно оделял гостей водкой и выслушивал хвалы «Москве–Петушкам» и цитаты из них. Это было время его славы…
Венедикт, как все мои друзья, был беден. Несколько раз у него появлялись деньги — гонорары с Запада, но они быстро расходились, и ему приходилось работать. Венедиктовы места работы были экзотические, я запомнила название одной из его профессий – пропитчик. Как-то подобралась целая бригада пропитчиков (они пропитывали огнеупорным составом балки и перекрытия в домах) из московских литераторов, и все как на подбор были людьми сильно пьющими. Об этой работе я знала понаслышке, но один эпизод из трудовой биографии Венедикта запомнила накрепко.
Я приехала в Москву на один день, Венедикт был на дежурстве, и мы условились, что я приду к нему на работу. Рано утром я отправилась в путь. Доехала до окраины, до уходящего за горизонт проспекта, потом жилые дома кончились, и на другой стороне проспекта оказалось кладбище, а на моей – бесконечный бетонный забор. Пройдя мимо забора с полкилометра, я засомневалась: судя по нему и кладбищу, я шла правильно – мои друзья работали именно в таких таинственных местах. Но что-то слишком много на этой ограде колючей проволоки, прожекторов и телекамер, и нигде не видно входа.
Несколько приуныв, я тащилась вдоль забора, и проволока над моей головой гудела под током. Вдруг впереди открылись ворота, и, пока я бежала к ним, оттуда выехал бронетранспортер. В те времена бронетранспортер на московской улице – этого не могло быть даже там, где работали мои друзья. Часовой объяснил, что нужный мне дом – следующий, потому что этот, что за забором, без номера. Когда я наконец дошла до него, Венедикт уже поджидал меня на улице, и я опять подивилась странности жизни: среди жилых бараков-развалюх с входом в квартиры прямо с улицы и окнами в полуметре от земли высился огромный дом с пандусами, подземным гаражом и какими-то стеклянными галереями. Венедикт служил в этом доме консьержем. В его дежурке на столе лежали словари и пухлый немецкий том, он в то время занимался немецким языком. Проходившие мимо жильцы поглядывали на него с уважением и интересом, они сновали мимо дежурки, оставляли записки, выводили здоровенных собак. Они были бодры и подчеркнуто доброжелательны. Худоба и высокий рост Венедикта особенно бросались в глаза рядом с этими солидными крепенькими людьми. Я заметила, что большинство из них ниже среднего роста, и Венедикт сказал, что ничего удивительного – в этом доме живут космонавты.
Странного, парадоксального в его житейских обстоятельствах было немало. По иронии судьбы дом, в котором получили квартиру Венедикт и Галя, тоже был ведомственным, чуть ли не от Академии МВД. После многолетних мытарств Венедикт был счастлив, уверял, что устроит на балконе грядку и станет растить огурцы, хорошо бы сразу соленые.
В вестибюле под портретом Ленина сидел дежурный, по виду отставник из военных. По утрам подтянутые супермены выбегали из парадного на разминку, потом садились в машины и уезжали на службу. Вахтер встречал их сладкой собачьей улыбкой, а при виде Венедикта и его гостей суровел. Мы несколько раз сталкивались в подъезде – супермены после пробежки и Венедикт с бидоном пива, они взбегали по лестнице, а мы ждали лифта, и я чувствовала холодок в затылке от взгляда вахтера…
