Америка... Еврейский клуб...

Сцена с обшарпанными столами и стульями, несколько скудных прожекторов.

Человек в несвежей черной одежде.

Мгновение — спектакль начался.

Формально — спектакль о судьбе Алкаша, все пытавшегося из своих подмосковных Петушков добраться до Кремля, но...

Быть может, вы читали знаменитую книгу Венедикта Ерофеева, книгу-поэму, бестселлер 70-80-х; тогда верятен внутренний конфликт между прочитанным ранее и увиденным ныне, если нет... то воспринимайте всё по-живому.

Спектакль поставлен в лучших традициях Таганки. Скупость и выразительность декораций, символизм мизансцен, темпераментная игра очень талантяияого актера Александра Цуркана, обладающего разносторонними способностями, включая великолепную акробатическую подготовку, активно введенную в этот полуторачасовой практически моноспектакль (остальные образы явно эпизодические и работают "на центрового"). Но вернемся к спектаклю как к единому целому. Это активное зрелище, имеющее свой ритм (в соответствии со временем написания поэмы — джазовый). Спасибо великолепному музыканту Сергею Летову; он создавал как контрабас или бас-гитара своим бас-саксофоном определенную эмоционально-звуковую ауру, в которой происходило театральное действо.

Но почему история подмосковного алкаша, забулдыги до сих пор волнует нас, эмигрантов семидесятых, восьмидесятых, девяностых? Хорошо это или плохо, но спектакль ностальгичен по духу, по вдоху и выдоху, по великолепному владению психологией родного языка, по тем пластам ассоциативных рядов, которые пытаешься вскрыть, вспомнить после многолетней сытой жизни в US.

Понимал ли и задумывался сам автор о своей попытке соития Upperculture и Рор-сulture? Одним из первых в середине 20 века эту попытку на Руси осуществил Александр Галич, потом Высоцкий...

С моей точки зрения, там, где начинается активное взаимодействие культур ("Я с Марусей на диване"), жди социальных коллизий... что и подтвердилось... перестройками. Я спрашивал себя, что задело меня — еврея, ушедшего от Алкашной безысходности, царившей на Руси? Тоска по былому, психологический комфорт понимания подтекстов, что, увы, не происходит со мной в Американском театре, "Великая скорбь еврейского народа" за всех обиженных, сопереживание опасности за жизнь (к тому же актер постоянно балансировал на различных объектах, вплоть до монологов при стойке на руках)? Да — все это меня захватило и погрузило в жизнь спектакля, заставило поверить и сопереживать, полюбить героя и громко аплодировать в конце.

Еще раз большое спасибо коллективу театра и режиссеру-постановщику Валентину Рыжему.