«Nat. Уходит, тихо-тихо прикрывая дверь за собою. Удаляющиеся каблучки». Эта запись из черновиков Венедикта Ерофеева, относящаяся к его трагедии «Вальпургиева ночь», публикуется впервые, как и все приводимые далее фрагменты дневников 1988 года. Nat в трагедии — медсестра Натали. Но так же в дневниках обозначена Наталья Шмелькова, известная московская красавица, последняя любовь Венички Ерофеева, глубоко преданная ему. Сама художница, она много раз служила моделью Анатолию Звереву и была как сестра сумасшедшему и тоже гениальному художнику Владимиру Яковлеву. Своих великих друзей она описала в книге «Во чреве мачехи».

Но и она прочтет эти записи впервые. Архив писателя оказался страшно разбросан. Часть архива попала в руки итальянского переводчика Ерофеева Гарио Дзаппи, теперь все вернувшего наследникам. Часть неразобранных блокнотов оставалась у матери жены Ерофеева Клавдии Андреевны Грабовой.

***

9 марта. День неподвижности и смерти. Наталья ускользает с утра. Следом Г. Придя, то и дело подходит к моей постели и вслушивается, и всматривается: дышит или и т. д. Снотворные выручают. Врачиха.

(Написано перед второй онкологической операцией. Г. — Галина, жена. Все эти годы она будет мужественно переносить присутствие в их жизни Натальи, понимая, как та облегчает страдания Венички. Венедикт Ерофеев умрет от рака горла в 1990 году.)

10 марта. По телефону обвиняю Nat во лжи с Верой и швыряю трубку. Она: «ты хочешь меня убить» и пр. Звонки и звонки. Отключаю телефон. Я уже свободно хожу, занят чтением, корвалолом, сном и телефоном с Nat. Планы на Nat день рождения 14-го: она отказывается от шумной компании и будет только у меня.

13 марта. Пятый день сухого закона. Nat появляется уже с утра, а Г. весь день отсутствует опять же по диспансерам и аптекам. <…>

14 марта. 6-й день сухого закона. Немыслимая метель и пурга. В ожидании Натальи. Спиртного достает (2 маленьких коньячка). День рождения. Короткий визит устроителя апрелевского литературного вечера. Наталья читает кусок из письма Лили. Nat с двумя крохотными коньячками. Это не в счет. Сухой закон длится.

(Лиля Панн — критик, живет в США, кузина Натальи.)

20 марта. Знаменитый день: вечером соборование. Вечером же визит С. из Парижа и все такое. Лён будет напечатан в мартовском номере. Все в восторге. Весь день милая Nat. Вечером наблюдаю солнце по всему балкону.

(Венедикт Ерофеев крестился в католическую веру, попросив Наталью стать крестной матерью. С. — Александр Бондарев. Слава Лён — давний друг, поэт, литературовед, художник.)

23 марта. С утра исчезновение Натальи и ее больше нет. Звонок от Гудочков о начале чтения по ББС «Петушков». Вот и Ал. Парижского нет. Наутро сообщают о его звонке. Снова никуда из дома. Звонки, звонки Nat, и вечером — она.

(ББС — Би-би-си. Гудочки — друзья Гудковы.)

24 марта. Последний день дома доживаю один. Наблюдаю за таяниями и кругами вокруг деревьев. Бутылка водяры — последняя. Наталья в последнюю домашнюю ночь.

(Назавтра Ерофеева положат в онкоцентр на Каширском шоссе.)

25 марта. Пятница. <…> Утром приезжает Н.Ф. заранее, почему-то с тортом. Вот и звонок — ехать. Едем, собравшись. Вчетвером: я, Наталья, Гал., Нина Фролова. Короткие процедуры. Я вселяюсь. Поочередно прощаемся. Последней уходит Nat. Вечером Г. заглядывает с гостинцем. Ломота в щеке. Кстати: «Ер. как всегда в окружении женщин». Гал. будет завтра в 12, Nat — в 5.

(Нина Фролова — сестра.)

27 марта. Я именинник. Но боль в щеке все сильней. Надеюсь тайно: может, это воспаление надкостницы, только и всего. Читаю вчерашний «Огонек». Вечером сразу двое — Наталья и Носова. С гостинцами. Обещают (Наталья обещает) в следующие пятницу-субботу-воскресенье настоящие гостинцы. Первой уходит Носова. Следом уже с объятиями — Nat. Солнце с сегодняшнего дня бьет в окно в упор весь день. Приходится прикрываться портьерой. Завтра начинаются истязания, говорю девкам.

(Носова — Галя, жена.)

1 апр. Продолжаются с моих именин бессменно чистые и теплые небеса. На разметку — со вторника начинается облучение. До вторника свободен. Болезнь щеки и лба остаются, хоть каждый день 3—4 антибиотика. Только проснулся в 16.30 — 2 гостьи: Носова и Еселиха. Болтовня в холле, уезжают. Впервые за эту неделю больницы — как коньячок за 9.30. С отвращением смотрю весь оставшийся вечер телевизор. Отсутствие сегодня Натальи вызывает раздражение только к ней, и могу вполне обойтиться без нее и даже никаких чувствительностей или чего-нб, в этом раздражении. Странное дело. Вполне обойдусь.

(Валентина Еселева — подруга со времен Орехово-Зуевского пединститута, так и не вышедшая замуж, любившая Веничку всю жизнь.)

2 апр. <…> Неприятно после вчерашнего маленького коньяка — избегать совсем. Наталья в три–30. Умница. В моей излюбленной юбчонке и самой глупой из всех сорока кофт, старой, заштопанной и цветастой. Говорю ей об этом: «Очень хороша сегодня в этой кофточке». Решаемся на первую прогулку. Но так и не находим выхода к Коломенскому. Полтора часа по солнцу, ветру и весне. Впервые в эту весну. Возвращаемся к 6-ти: здесь уже на скамеечке хозяйствует Лён. Задание: сделать вступительную статью к его «книге посланий для Парижа». И Нобелевская речь Бродского. Веселый разговор: идет читка моей пьесы в театре на Таганке. (Лён с гиацинтами, Nat. с вербами). <…>

(Читка пьесы — речь идет о «Вальпургиевой ночи».)

3 апр. Вербное воскресенье. Восьмой день сплошного солнца. Весна и ручьи в Коломенском. Утром договор с Натальей, но встревает и Галина, появляется тоже. Втроем на метро в Коломенское. В церкви. У шатровой колокольни. Ветры с Москвы-реки. Крутой обрыв уже почти гол. Радостное столкновение с Мельниковой Светланой и ее выводком, Коля Мельников с фотоаппаратом, блуждания по стремительным лужам .<…>

(Светлана Мельникова и ее сын Николай — близкие друзья, Ерофеев жил в доме у Мельниковой в Царицыно в 70-х и 80-х годах.)

7 апр. С утра борьба с черепными болями, ложный и ненужный вызов в спирографию. После трехдневного перерыва снова солнце. Благовещение. И доходит до +9. Еще один вызов: на целый симпозиум мудаков. Перед началом гипертермий и второго облучения? Результаты не сообщают, так что неизвестно, сколько мне здесь быть. Визит Носовой. Говорю, что сегодня чуть лучше — во всяком случае, способен говорить. Вечером опять Носова и тут же, следом за ней Нат. Наталья до 10-ти. Шалости, но болен. Планы на весну–лето и все о Кольском.

8 апр. Как всегда, пробуждаюсь уколом, сороковым по счету. Впервые на гипертермию — муки адовы и часовые — теперь только ждать ожидать следующего сеанса утром в понедельник. Страстная пятница. <…>

22 апр. Сегодня день экзекуции, после недельного перерыва. Жду обещанной к этому времени Натальи. Она даже раньше обещанного. С ней вместе на гипертермию. Сегодняшнее легче и я терплю. Нат. маячит за стеклами дверей. Облучение. К себе по коридорам. Срочно Нат. просит сделать обезболив. укол. Принимаю снотворное. Сплю. Проснувшись — слышу разговор уже 2-х: Нат. и Носовой.<…>

29 апр. День выезда из клиники до примерно 15—16 мая. Сравнительно легко переношу дорогу до дому, с Нос. По случаю освобождения не выпить невозможно. <…>

30 апр. Почти абсолютно здоров. День литературного вечера на Кр. Пресне. Даже омовение головы. Заранее приходит Наталья, следом Еселиха. Звонки и звонки. Подъезжают на машине Цирюльниковы и довозят нас до места сборища. Коньячок, но в меру. Вначале мутное чтение Виктора Ерофеева. Во втором отделении эстрада заполняется Сапгиром, Зайцевым, Жанной, Адроновым, и еще 2-мя актерами. После моего прочтения по магнитофону весь зал встает и устраивает овацию. Овации и в конце. Бездна знакомых: вчерашние поляки, Седакова и Котов, Гринберг, Фрейдкин, Любчикова, Епифан со своей веселой Зинаидой (подносит букет роз), и пр. и пр. Виктор Ерофеев предлагает свою машину, едем на Лениной (Щербина): триумфальный вечер у нас: Лена-Лёня, Наталья, Еселиха. Шампанское и пр.

(Вечер двух Ерофеевых в Доме архитектора. Однофамилец Венедикту не понравился.)

Со 2-го по 17-е мая: поток гостей, канадцев, россиян, коньяков, израильтян, Мазурских, Леонтовичей, Ольг Инжаковых с шоколадками, смазливых Вер, лекарей-кудесников, людей из каверинского альманаха, Муравьевых, Сорокиных, Тимаков, Котовых, Седаковых, Еселих, Ленов, Сапгиров, пресненских Олегов, юных литераторов.

Супруги Нейманы — Люся и Алексей-художник. Набрасывает множество портретов. Один из них — наилучший — оставляет. Действительно, лучший.

(Перечислены поэты, друзья. Венедикт стоит на крыльце дома Делоне в Абрамцеве — эта акварель, подаренная Алексеем Найманом Ерофееву, сохранилась.)

18 мая. Полночи Наталья. Вовремя, на рассвете даю ей понять, что надо разъединиться: утром, с появлением Нины Фроловой, кончается 18-дневная весна. Сборы в каширскую дорогу: taxi. Едем с Нос. и Нат, Нина, прощаясь, сообщает, что в пятницу, в день рождения Галины, в Москву приезжает Тамара Вас. Вселение в одноместную палату. И даже маленький сюрприз: чуть коньячка. Гал. уезжает до вечера, Нат. — до послезавтра. С завтрашнего утра все начинается сызнова.

(Тамара Васильевна — старшая сестра Ерофеева.)

25 мая. Злосчастный день и ночь. Пережил. Нат. наверное, где–нб за дверью молится и ворожит.

(В этот день была вторая операция на горле. Жить Венедикту Ерофееву оставалось два года.)