(Вторая часть последней беседы писателя)
Странные вещи происходят с этим человеком.
Почему-то мне очень хотелось, чтобы он дожил до лета, увидел бурную зеленую траву, ощутил прикосновение жаркого солнечного луча.
Повинуясь этому неосознанному желанию, я перепутал дату, пойдя на поводу дарственной надписи на книге "Москва-Петушки". И уже после публикации в "Дне литературы" перечитал выдержки из его дневника.
"7 марта. Возвращ. Гал. и гости: Св. Мельник. и Сергей Ст. Куняев. Коньяк от журн. "Москва". — "Ну вот с этого бы и начинали". Корот. беседы и корот. проводы".
В этом "ну вот с этого бы и начинали" — весь Ерофеев, учитывая то, что эта фраза не была произнесена в момент встречи. Волей-неволей я добавил ему два месяца жизни. Впрочем, он бы на это не обиделся.
Пользуясь случаем, должен объяснить и многие неточности в публикации 1-й части беседы.
Магнитофон, с помощью которого велась запись, был не совсем исправен, и расшифровка оказалась весьма трудной. Прибавились и ошибки при наборе. В результате список самых явных неточностей оказался весьма длинным: 2-ой столбец — 55, 57 строки снизу; 3-ий столбец — 3, 7, 30 строки снизу; 4-ый столбец — 31 строка сверху, 33 строка сверху (пропуск целого куска беседы, искажение реплик, их авторства), 41, 42, 46, 54 строки сверху.
Ну вот, пожалуй, и все.
Нет, далеко еще не все... Слишком много понаписано вокруг Венедикта, слишком "напылили кругом, накопытили" и продолжают "пылить".
Где, например, эти "365 дней русской поэзии", где каждму дню соотнесено стихотворение русского поэта, написанное в этот день? Куда делась эта романтическая энциклопедия — плод любви и знания русского стиха, незаурядной памяти Венедикта Ерофеева?
И это лишь один из многих вопросов.
Разговор продолжался на этой летней веранде под пустеющую бутылочку Венечкиного коньяка с негромким гудением Венедикта в горловую трубку — своего голоса у него давно уже не было.
Светлана Мельникова. А печатать где будешь? А гонорар получишь?
Венедикт Ерофеев. Какие гонорары? У Стесина все гонорары.
С.М. Веничка, не шути так жестоко!
В.Е. Какие тут шутки?! Помнишь Стесина? Я же подписал ему бумагу на все будущие гонорары за все будущие произведения.
Сергей Куняев. То есть, короче говоря, он Вас просто ограбил.
В.Е. Он выбрал момент, когда мне было так плохо, так плохо, меня всего трясло, все равно я бы подписал даже приказ о собственном повешении...
Да еще поставил мне такие бронебойные бутылки...
С.М. (С.Куняеву).Он и подписал...
В.Е. Я подписал. Я написал собственной рукой под его диктовку, Стесин ходил по комнате и диктовал... И слава Богу!
С.М. Веничка приехал в Царицыно, прямо ко мне и говорит: "Я сейчас Стесину подписал такую бумагу". И процитировал мне полностью текст. Я говорю: "Веничка, у тебя же сын, почему Стесин? Главное, за все будущие произведения... Все гонорары!" А он говорит: "Да, но мы уже завтра договорились идти в американское посольство и ставить там у нотариуса печать"...
Галина. Это он на меня сейчас кричит...
С.М. (Галине).Ты послушай. У него паспорт-то был просроченный — я говорю: "Как ты пойдешь в американское посольство? Ведь ты туда войдешь, а обратно не выйдешь. И вообще, тебя там сразу загребут с просроченным паспортом..." В общем, расшумелась, и он назавтра не пошел ставить печать. (Смеется.)
С.К. Но так или иначе, бумага уехала и деньги, все, естественно...
С.М. Нет, нет. Просто потом он женился на Гале, и Галя взяла уже все дела в свои руки.
Г. Я не знала, что было подписано им. И это очень плохо, потому что на Западе достаточно ерофеевской подписи, чтобы уже начали действовать.
С.М. Главное, все гонорары за все будущие произведения! Меня это потрясло — не только то, что сейчас, а за все будущее. А Венедикту он пообещал за это — по-моему, свитеры присылать и книжки.
В.Е. И хорошую курточку теплую... Зимнюю...
С.М. Вот-вот, это он тебе пообещал в обмен...
С.К. Понятно. А от Стесина...
Г. Я про Стесина — понятия не имею, что это такое. Он уехал в США с ерофеевской бумагой, а этого я не знала.
С.М. Ну да, ты не была еще знакома с ним. Слушай-ка, Веничка, он вообще-то кто, Стесин? Он был, кажется, начальником реставрационной мастерской во Владимире?
В.Е. Нет, он просто был художником из компании Гробмана, они тогда вместе работали и как-то умели переправлять свои полотна, как он выражался и учил: "Вот как, Веничка, надо жить: я вчера 20 своих полотен переправил, говорит, в Вену"... (Общий смех.)
С.К. Красиво...
В.Е. Если учесть, что это был 73-й год, то... (Общий смех.)
Г. А на самом деле от Стесина никаких вестей, видимо, и никаких публикаций...
С.М. Может быть, то, что не было печати на доверенности Венедикта, его и остановило...
В.Е. (гудит). И почему-то люди, приезжающие из Израиля, ничего о нем не сообщают.
С.М. Он туда разве или в Америку уехал?
В.Е. Не знаю... "Перед тем, как проститься со славянством, — говаривал Стесин, — я должен эти последние две недели пропустить сквозь себя как можно больше славянских девочек..."
С.К. Блеск!
В.Е. Я не выдумываю. Выдумать можно было бы и посмешнее.
С.К. А где Вы с ним познакомились?
В.Е. В Орехово-Зуево. На монтажных работах.
С.М. А на Кольском полуострове ты работал когда?
В.Е. На Кольском полуострове я работал один сезон в геологоразведочной партии...
С.М. Там какая-то была у тебя история с шурфами, ты рассказывал, очень смешная... Приехали, ты на военном объекте оказался или около того...
В.Е. (гудит). Да-да-да... Присели два вертолета рядом, я копаю землю… наш вертолет улетел, а меня оставили в тундре, я посреди тундры копаюсь, и мне надо до глубины примерно метров 20, и извлечь оттуда песку, и ссыпать в целлофановый пакет — вот и вся моя задача. Я сижу, радуюсь, и вдруг два вертолета присаживаются...
С.М. И что говорят?
В.Е. Причем военные, с такой оптикой (показывает руками что-то круглое), знаю, доведет она не до хорошего… (Общий смех.) Зачем? Куда? Как? И что будет? А я буду возле этой ямы носить с собой паспорт?.. Я объяснил, что копаю для геологоразведки. Долго совещались, совещались, сидели, сидели, трепыхали своими лопастями вертолета для чего-то. То ли им делать нечего, то ли... (Общий смех.)
С.К. Скажите, Венедикт. Вот у меня предисловие к книге "Москва-Петушки". И тут написано: "Единственная работа, которая пришлась по сердцу, была в 1974 году в голодной степи Узбекистан-Янгиер, работа в качестве лаборанта паразитологической экспедиции. И в Таджикистане в должности лаборанта ВНИИТИС по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом". Это, действительно, была самая любимая работа?
В.Е. (опять гудит). Самая любимая работа, потому что целый день ты свободен. А вечером, с наступлением сумерек, ты должен выходить и подставлять ладонь, и считать, сколько за 10 минут тебе село комаров на руку.
С.М. И все?
В.Е. И докладывать. И все. В этом состояла вся работа. (Дружный хохот.)
С.К. Замечательно!
В.Е. Нет, чтобы написать "комаров", нет! "По борьбе с окрыленным кровососущим гнусом"! Это так прямо и называлось... (Общий смех).
С.К. Скажите, а вот в 62 году повесть "Благая весть", которую знатоки в столице расценили, как вздорную попытку дать евангелие русского экзистенциализма и Ницше, наизнанку вывернутого. Значит, Вы давали знатокам в столице читать эту рукопись. А кто ее читал и кто Вам давал такие отзывы?
В.Е. Например, тот же Муравьев. Потом еще кому-то, по-моему...
С.М. Померанцу.
В.Е. Это я сам теперь недоволен, потому что я ее не стал бы издавать, потому что почувствовал подражание "Так говорил Заратустра" Ницше, заметно такое чудовищное его влияние.
С.К. "Благая весть"... А в "Ученые записки" Владимирского госуниверситета Вы предлагали свои статьи о норвежцах, в частности, об Ибсене?
В.Е. Предлагал, да...
С.М. Они сейчас есть, эти статьи?
В.Е. Я не знаю, куда они девались. Из "Благой вести" у меня осталось только начало, первые четыре маленькие главки, а вся остальная масса куда-то уплыла. И статьи куда-то исчезли.
С.К. И статьи все эти были отвергнуты?
Г. Да. "Не методологически написаны"...
В.Е. И еще они были написаны таким образом, что и поместить их считалось неприличным...
Г. Зимачиха [первая жена В.Ерофеева — Валентина Зимакова, сельская учительница — С.К.] ими печку топила. Потому что холодно было...
С.К. А что за рукопись "Дмитрий Шостакович", какова ее судьба?
В.Е. О, об этом я уже устал говорить, не буду, потому что...
С.К. Потому что было бы крайне интересно ознакомиться с ней. Если она каким-то образом сохранилась... Или это невозможно?
В.Е. (гудит). Ее искали, и, не знаю, рассказывал я или нет, о том, что энтузиасты из МГУ даже садились в поезд и ехали от Москвы в сторону Владимира, и одна партия ребятишек должна была смотреть влево, а другие вправо — не валяется ли под откосом какой-нибудь сверточек... Потому что все это у меня было завернуто в бумагу плотную, бечевкой обвязано, там было еще много... Подготовка к истории музыки, еще чего-то там... Уже не помню.
С.К. (мрачно). И все пропало...
С.М. Из поезда выпало?
В.Е. Это не выпало из поезда, это в авоське было...
С.М. Может, в "Москве" опубликовать, кто-нибудь отзовется?
С.К. То есть просто украли сетку.
В.Е. Нет чтобы тихонько из сетки взять мое вино, покуда я дрыхну, а все остальное оставить, так они, разумеется, взяли вино и табак, с сеткой. С.К. Расскажите еще как появился Ваш "Василий Розанове".
С.М. Когда мы с Венедиктом познакомились, естественно, зашла речь о его планах. Он сказал, что давно мечтает написать о Василии Розанове и сразу выдал название: "Василий Розанов глазами эксцентрика". Мне очень понравилась идея, очень хотелось, чтобы Венедикт написал еще что-нибудь. Не одним же "Петушкам" быть. Тогда он выбрал "Розанова", о "Набокове" речь пошла позже, год спустя. Но "Набоков" так не появился. К сожалению.
С.К. (Ерофееву) Вот Вы в своей "Автобиографии" говорите о "развязности" Вашего эссе о Василии Розанове. Не знаю насчет развязности. А я сказал бы, что это очень похоже на то, как пишущие "под Розанова", я это просто знаю, невольно проникаются его стилем, и начинается...
С.М. Ерофеев, действительно, очень близок к Розанову. Розанов писал о себе, что он — "конец литературы", что он это чувствует в себе, я еще думала над этим, когда читала Ерофеева. Если за Розановым должна литература развиваться, то, может быть, она должна быть такой, как Ерофеев…
С.К. Если последовательно идти по пути Розанова... Это еще и Андрей Синявский в большинстве своих произведений, хотя Синявский по крайней мере — циник и дерьмо. Кто иначе мог сочинить "Прогулки с Пушкиным"?
В.Е. Синявский — не дерьмо.
С.М. (Ерофееву) Мне твой "Розанов" очень нравится. По-моему, он прекрасно написан! В стиле, естественно, Ерофеева. "Никакой известности — одна небезызвестность" — замечательно! "Разве это жизнь? Это не жизнь, а колыхание струй и душевредительсво" — мое любимое изречение!
В.Е. Не в этом дело. Я-то не читал Розанова, когда писал "Петушки". Меня вдруг стали упрекать в том, что...
С.М. Что ты ему подражаешь?
В.Е. Да. Я, который его ни разу не читал...
С.М. Понятно.
В.Е. И тут-то мне Владимир Муравьев вручил его "Опавшие листья", и вот я прочел, я не отходил от впечатления этого, но вот боюсь, что вот этот фокус не удастся, боюсь. Сколько написано уже диссертаций об этих "Петушках", а тут вышла такая толстенная диссертация на 310 страниц — и постоянные ссылки на Булгакова. При чем здесь Булгаков? Я "Мастера и Маргариту" до сих пор не прочитал. (Общий смех.)
С.К. Ну, это очень свойственная вообще аберрация сознания такого рода. Она очень свойственна литературным критикам, которые начинают искать влияния там, где либо совпадения, либо просто родственное мироощущение. Кстати, а как Ваше впечатление от Сергея Чупринина, который в "Трезвости и культуре" написал в предисловии, что "Москва-Петушки" — это исповедь русского алкоголика...
В.Е. Ну что им дался алкоголизм, какой же это алкоголик — алкоголики вообще не пишут... Я изъездил всю Россию и знаю, кто такие эти алкоголики. Я бы взял этого Чупринина за чупрун, потаскал бы его по России и показал бы ему — кто такие русские алкоголики... А то — исповедь русского алкоголика...
С.К. Это опять берется герой, смешивается с автором, сбивается в коктейль, и начинаются изложения вот такого рода.
С.М. Но вы знаете, когда он жил в Царицыне, писал "Розанова", к нему как-то приехала врачиха знакомая, психиатр — она была потрясена его умственными способностями, тем, что он тогда с одного прочтения страницу текста запоминал. По-моему, Веничка, ты с ней даже какое-то пари заключал — кто сколько страниц запомнит с одного прочтения. Она утверждала, что алкоголизм разлагает мозги, а ты ей: "Давайте проверим — у кого какие мозги — сколько страниц Вы запомните с первого прочтения и сколько я".
В.Е. Что-то в этом роде было.
С.М. У Венедикта память совершенно энциклопедическая. С тем же Муравьевым сколько раз вы устраивали соревнования на цитатах?
Г. Даже сейчас!
С.М. Ты-то, Сережа, можешь поупражняться? Ты цитату — он тебе в ответ.
С.К. Попробовать можно. (Общий смех.)
В.Е. У нас в доме не устраивают таких... (общий смех)
С.К. ... интеллектуальных упражнений.
С.М. Поэтому он и начал эти "365 дней русской поэзии", потому что в памяти у него все.
В.Е. И бедная моя сестрица, Тамара Васильевна, живущая на Кольском полуострове, где я кончал школу — вот это очень интересная линия — она знакома с моей преподавательницей русского языка и литературы, Софией Кокто. Как потом оказалось — Саррой. Когда ей вручали звание почетного учителя, то оказалось, что она — Сарра. Ну ладно, Сарра — так Сарра, мне все равно. Сарра была такая, вся из себя, и очень мило преподавала, и благодаря ей литература стала моим любимым предметом...
С.М. Тебе повезло.
В.Е. …И вот уже 15 лет тому назад она спрашивала у моей сестры: "Ну как Венедикт там, как у него успехи, он, говорят, защитился, или нет?"
С.М. А сейчас она знает, что ты прославился?
В.Е. (гудит). Знает прекрасно и еще 5 лет тому назад спрашивает: "Ну как ваш младший брат Венедикт? Ну, наконец, защитился?.." (Общий смех.) Сестра говорит: "Нет, у него другие заботы". При последнем свидании на вопрос этой Сарры Захаровны — как он, защитился, ваш младший брат или нет? — "Да наоборот, по нему уже защищают диссертации в Югославии, в Соединенных Штатах, в Швейцарии, и потом в Польше, во Франции". И она не поняла, в чем дело.
С.М. Веничка, расскажи про белых лебедей, я хочу, чтобы в журнале "Москва" был этот рассказ, как летели на вертолетах и как стреляли в лебедей.
С.К. Это когда было? И где? Во время экспедиции?
С.М. Расскажи. На вертолете вы летели в экспедицию, потом сказали на какое-то озеро свернуть — ты мне говорил.
В.Е. Слетались в укрытие под гул пулемета...
С.М. Это по белым лебедям?..
В.Е. И там, конечно...
С.М. Зимовали они там?
В.Е. Они не зимовали, это был, примерно, июнь 1976 года и когда мы перелетали, летели вдоль Ледовитого океана, от устья Верхней Лиццы до устья... Как называется река? Серебрянка, да. Там колоссальное озеро лебединое. Они узнали — там на прудах лебеди, прямо отрадно на них глядеть. Лебединое озеро — да и все тут. Так вот они просто так, чтобы распотешиться — надо было как-то развлечься, а то ведь скукота — и внутри, и снаружи скукота... И они снижались на такое озеро. И из кабины, и спереди, и сзади открывали дверцу и из ружей палили по ним. Для чего палить по лебедям? Они же и несъедобные. Это не так интересно, как то, что такая масса подымается в воздух — вот это красиво...
С.М. Может быть, они просто пугали, а не стреляли...
В.Е. Нет, они точно попадали, ты что? Они такие опытные там...
С.М. Это кто были, геологи?
В.Е. Это постоянно обслуживающий геологов вертолетный аппарат, как говорится. Они обслуживают и геологов.
С.М. Ну хорошо, теперь, как нам договориться, Сережа, чтобы Галя приготовила тебе стихи за ноябрь, например. Веня, а из записных книжек — ты сможешь подобрать что-нибудь?
С.К. Если бы Венедикт сделал подборку своих комментариев... Да. Венедикт Ерофеев. "Из записных книжек". На пол-листа подобрал бы — это было бы вообще замечательно.
В.Е. Это сколько страниц?
С.К. Страниц 15.
С.М. Можно? Или это много? Ну, скажи, сколько ты сможешь?
В.Е. Занимать своими мелочами целых 15 страниц...
С.М. Ну, много, да...
С.К. 10.
С.М. Ну, 3-4 можно, да? Сколько ты сочтешь нужным...
В.Е. Оскорбится "Интербук" [издательство — С.К.], потому что…
С.М. Нет, так мало — не оскорбится...
С.К. Не оскорбится, Господи!
С.М. А потом это же все-таки ты сам сказал, что надо журнал "Москва" поднимать (смеется)... Хотя бы на прошлогодний уровень.
С.К. Если даже от 5 до 8 страниц будет — и то хорошо.
С.М. А "Интербуку" ты дашь потом сотню страниц. А это будет — как реклама.
В.Е. Но ведь у меня обычно такие штуки, которые едва ли примет журнал.
С.М. Почему? Ну какие, например?
В.Е. Ну неважно. Я посмотрю. Сначала...
С.М. Сережа, можно сделать странички 3-4 — "Записные книжки", а дальше стихи за ноябрь...
С.К. Венедикт, посмотрите лучше на Ваш выбор — что Вы сами хотели бы в журнал дать.
В.Е. Добро, я сегодня же посмотрю, а то я в этом году до них не дотрагивался, они лежат у меня своими многотомными залежами.
Р.S. Но ничего из намеченного не состоялось. Через два месяца Венедикта не стало.
