Поэма Вен.Ерофеева “Москва – Петушки” как всякое постмодернистское произведение дает возможность множества интерпретаций. Но существуют некоторые внутритекстовые явления, которые при исходном различии литературоведческого и комментаторского подходов не допускают многозначности. Прежде всего это относится к роли симметрии и круга в структуре текста поэмы.

Симметрия относится к опорным существенным принципам мироздания. Она выражается в сходстве и парности, устанавливающих зависимость раздельных, самостоятельных явлений или событий, объединенность их в единый сюжет, единую историю.

Симметрия, будучи важным принципом организации поэмы “Москва – Петушки”, проявляется и на композиционном, и на смысловом уровнях. Прежде всего (это не однажды отмечалось критикой) симметричен маршрут героя, крайние точки которого Москва – Петушки. Мир может быть заключен и в самой Москве, но он не полон для героя, не способного жить с сознанием ущербности, неполноты своего бытия. И он должен дополнить этот мир, досотворить его. Поездка в Петушки и есть дополнение мира до космоса. В тексте не раз повторяется формула: “По всей земле, от Москвы до Петушков...”. Этот маршрут воссоздает картину мироздания, где ад и рай представляют собой обратную симметрию. Москва-ад, где какая-то сила кружит героя, не давая ему выйти к Кремлю. Петушки-рай, “это место, где не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин”, где вся “в пурпуре и крученом виссоне” “обоняет лилии” рыжая блудница.

Многие критики, отмечая двухчастную структуру мироздания ад – рай, исходили только из православной традиции, недоумевая в этом случае по поводу места электрички в этом мире ¹. Но ерофеевское мироздание скорее всего связано с литературной традицией: здесь напрашивается аналогия с трехчастной космологией Данте. На это есть косвенное указание в главе “Электроугли – 43-й километр”. Известно, что низвергнутый с небес Люцифер упал на северное полушарие и вонзился в центр земли, где и расположился ад. Таким центром северного полушария, большую часть которого занимал Советский Союз, в сознании советского человека была Москва. Так что ее “адская” характеристика обусловлена не только ощущениями Венички, но и географическим и политическим положением. Симметрично на противоположном конце сформировался рай. Если следовать дантовской трехчастной космологии, включающей ад, чистилище и рай, то электричка – то самое чистилище, где, чтобы добраться до рая, нужно пройти мучительный путь духовного и физического страдания. Если же учитывать еще, что все повествование ведется героем, который мертв, который “с тех пор не приходил в сознание, и никогда не придет”, то электричка представляет собой метафору загробного странствия души. Путешествие души обыгрывается тоже симметрично: на уровне одного дня и на уровне всей Веничкиной жизни.

Между элементами симметрии возникает перепад напряжений, разность нервных потенциалов, которая и приводит образную действительность в движение. Композиционно симметричными оказываются поиски первого утреннего глотка и мучительное отсутствие последнего перед смертью, похмельное возрождение и трезвая смерть, движение к Петушкам и возвращение в Москву. Симметричны мир сущий и мир евангельский. “Каждое событие существует одновременно в двух планах. Похмелье интерпретируется как казнь, смерть, распятие. Опохмеление – воскресение. После воскресения начинается жизнь – постепенное опьянение, приводящее в конце концов к новой казни” ², но уже не метафизической или экзистенциальной, а реальной, физической. Если на пути в Петушки Веничка разговаривал с Богом, то на обратном пути ему является Сатана как провозвестник возвращения в ад. Казнь осуществляют четверо ночных бандитов, четверо посланников тьмы (Тьмы), чьи “классические” (классики марксизма-ленинизма) профили знакомы герою с детства. Живущие и тихо поющие ангелы соотносимы с умирающими детьми, а в конце повествования смеющиеся ангелы, предающие Веничку, а потому умирающие в его сознании как ангелы, превращаются в демонов, что симметрично жестоким детям, глумящимся над трупом зарезанного поездом человека.

Все важнейшие мотивы поэмы, развернутые на пути в Петушки, симметрично даны при обратном движении. Это мотив любимой женщины и ребенка, “уже умеющего букву “Ю” ”; мотив тринадцатой пятницы и предвкушения вожделенного рая Петушков; мотив “Неутешного горя”.

Одним из структурных принципов поэмы является зеркальная симметрия. Она декларируется в лемме Черноусого, описывающей состояние человека в зависимости от количества выпитого: “Это же голая зеркальность! Глупая, глупая природа ни о чем не заботится так рьяно, как о равновесии!.. Вечером – бесстрашие, даже если и есть причина бояться, бесстрашие и недооценка всех ценностей. Утром – переоценка всех этих ценностей, переоценка, переходящая в страх, совершенно беспричинный. Если с вечера, спьяна природа нам “передала”, то наутро она столько же и недодаст, с математической точностью. Был у нас вечером порыв к идеалу – пожалуйста, с похмелья его сменяет порыв к антиидеалу, а если идеал и остается, то вызывает антипорыв. <...> Если я накануне одержим был Эросом, то мое утреннее отвращение в точности равновелико вчерашним грезам”.

Особенно откровенно зеркальная симметрия используется при изображении народа – едущих в электричке случайных собутыльников героя, а по сути – потерянных в чистилище душ, ищущих понимания, хотя бы временного. Это пары дедушка Митрич – внучек, умный-умный – тупой-тупой, он в жакетке, в коричневом берете, при усах – она в жакетке, в коричневом берете, при усах. Но спутники Венички зеркально симметричны не только между собой, но и по отношению к их литературным прототипам, взятым из рассказа Виктора Некрасова, статьи Ленина, романов Достоевского и Льва Толстого (дедушка и внучек, декабристы и Герцен, Рогожин и Анна Каренина). Зеркальная симметрия снимает различие между конкретным предметом и абстракцией, каковой является всякое отражение. Обратная симметрия организует и существование героя-в-мире: “Всю жизнь довлеет надо мной этот кошмар. Кошмар, заключающийся в том, что понимают тебя не превратно, нет – “превратно” бы еще ничего! – но именно строго наоборот, то есть совершенно по-свински, то есть антиномично”.

Композиционная симметрия – внешнее прявление внутреннего сопоставления, связывающего отдельные компоненты поэтического целого. Один элемент симметрии не существует без другого, раскрывает свое значение совместно с другим, образуя новый смысл. Поэма построена не только на композиционной симметрии, но постоянно используется стилистическая симметрия. Она основана на взаимном притяжении высокого и низкого стилей. Так организованы все наиболее яркие фрагменты поэмы: рассказ о воздействии на рабочих “очень своевременной книги” “Соловьиный сад” Александра Блока, описание “белобрысой дьяволицы”, рецептов коктейлей, петушинского рая, трактат об икоте. Вначале рассуждения об икоте носят практический характер, стилистически приближенный к врачебным советам. Затем происходит переход к псевдонаучному стилю, где марксистско-ленинской концепции закономерности исторического развития противопоставлена концепция фатализма. Следующие за этим риторические вопросы переводят рассуждения в область высокого поэтического стиля, восходящего к воспеванию Божьей Десницы и совершенства Небесного Отца. А затем совершается симметричный возврат к рецептурным советам, но уже приправленным неким метафизическим смыслом. Наконец финальный фрагмент – это поэтический гимн фатальности, которая “ведет от страданий – к свету. От Москвы к Петушкам”.

Симметрично прокручиваются библейские цитаты: от “талифа куми” (встань и иди) до “лама савахвани” (приготовься к кончине); и образы (Понтия Пилата, умывающего руки; отрекающегося Петра).

Но симметрия в “Москве – Петушках” особого характера. Это симметрия концов диаметра в круге, в который закручено все повествование-исповедь Венички. Возможно, именно буква Ю, которую уже знает ребенок, и является символом и графическим отражением основных принципов структуры текста – симметрии и круга. Недаром “густая красная буква “Ю” распласталась” в глазах героя в финале поэмы.

И симметрия, и круг – не только пространственные понятия, с ними тесно связано время. Это хронотоп поэмы. “Этот круг, порочный круг бытия – он душит меня за горло!” Возможно, это симметрия ветвей параболы, в каком-то неевкклидовом пространстве сходящихся в круг. Круг преследует героя: стремясь попасть к Кремлю, он неизменно попадает на Курский вокзал – судьба еще хранит Веничку. “Все равно куда идти. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если прямо – все равно на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть”. По замкнутому кругу движется сознание и состояние Венички: похмелье, опохмеление, опьянение, снова похмелье. Бытовые события восходят к евангельской интерпретации, но воздействуют на них, травестируя, снижая, обытовляя. Но замыкает круг не новое воскресение, а реальная смерть. Замкнут уже не круг существования, а круг жизни. Веничка движется по кругу реального пространства Москва – Петушки, а его душа – по метафизическому кругу предвкушения рая. Но на обратном пути время и пространство исчезают, сливаются в абсолютную тьму. Пространство от Петушков свертывается сначала в Садовое кольцо (круг), затем вообще в некую точку “Петушки. Кремль. Памятник Минину и Пожарскому”, в которой сходятся симметричные ветви Веничкиного путешествия. Это выделено даже графически: если названия всех перегонов даются через тире “Кусково – Новогиреево”, например, то пункт отправления и пункт прибытия, свернутые в точку, и графически отделены точкой, исключающей всякую возможность дальнейшего движения. Время оказывается ненужным, ибо начало и конец сходятся в безвременьи вечности. “Да зачем тебе время, Веничка? Лучше иди, иди, закройся от ветра и потихоньку иди... Был у тебя когда-то небесный рай, узнавал бы время в прошлую пятницу – а теперь небесного рая больше нет, зачем тебе время?”

Финал поэмы сводит в единую точку симметричные прямой и обратный евангельский сюжет. Веничка, как Христос, предан. И предает его молчащий Господь и смеющиеся ангелы. Организованный по принципу симметрии мир, замыкая в ином (послежизненном) пространстве ветви параболы в круг, оказывается амбивалентным. Проникнутое божественным смыслом в равной мере подвергнуто сатанинскому влиянию. Мир вокруг релятивен, и Веничка как бы противостоит ему своей открытостью. Душа его не принадлежит в полной мере ни аду, ни раю. Она обречена на блуждание в чистилище. Трагизм состоит в том, что симметричные ветви сходятся не в точке рая, а значит, нет надежды на воскресение. Ад оказывается более реальным и действенным.

Таким образом, композиционная и стилистическая симметрия поэмы отражает основной закон мироустройства, а круг – релятивность мира и пристекающий из этого трагизм.

1. См.: Курицын В. Мы поедем с тобою на `А` и на `Ю` // Новое литературное обозрение. 1992. № 1; Кавадеев А. Сокровенный Венедикт // Соло. 1991. № 8; Липовецкий М. Апофеоз частиц, или Диалоги с Хаосом // Знамя. 1992. № 8.

2. Паперно И.А., Гаспаров Б.М. Встань и иди // Slavica Hierosolimytana/ 1981. № 5-6. С.389.