Начиная с 1973 года огромное количество филологов-славистов пытаются отмечать в “Москве – Петушках” все новые и новые пласты. Эта работа, несмотря на наличие многих (а порой, увы! – нелепых) попыток интерпретации поэмы, успешно ведется и по сей день. Тема, которой посвящено настоящее исследование, не является новаторской. Тем не менее, в этой работе мы попытались свести воедино множество точек зрения относительно двух персонажей, образующих в поэме основную любовную пару – главного героя Венички и его Безымянной Возлюбленной.

Текст Венедикта Ерофеева густо насыщен отсылками к Достоевскому, Гоголю, Стерну, Рабле, а также ко многим поэтам Серебряного Века. Причем, как оказывается, не только в аспекте стилистики. Сами герои поэмы также состоят из “частиц” различных героев и персонажей всей мировой культуры в истории человечества! Из этих ярких многоцветных лоскутов сшиты все герои “Москвы – Петушков”. Казалось бы, вся поэма состоит из цитат. Однако это не центонная проза. При подробном анализе текста выясняется, что цитаты введены автором, во-первых, не только литературные, но и музыкальные, архитектурные, кинематографические и др., а во-вторых, цитаты эти облекаются “новыми полномочиями”. В тексте Ерофеева цитата уже перестает быть цитатой: она развивается с головокружительной скоростью и неожиданно наделяется новым смыслом. Будучи намеренно помещенной в низкий контекст, высокая книжная речь превращается в иронический перифраз, вроде “Надо быть пидорасом, выкованным из стали с головы до ног, жидовской мордой без страха и упрека”; либо сквернословие возводится до уровня поэтизма: “Играй, пышнотелая блядь, истомившая сердце поэта!”

По этому же принципу создаются и образы главных героев поэмы. Кто он, этот таинственный повествователь, горький пьяница и нежный возлюбленный Веничка?

1. Его основной особенностью является его собственная система ценностей, которая не требует воплощения в жизнь. Мы уже говорили о том, что в поэме существует масса реминисценций и отсылок к другим источникам. Следует отметить, что все эти аллюзии и отсылки создает сам герой, они заложены в его ментальности изначально. Интересно, что спектр интересов Венички чрезвычайно широк и разнообразен; на протяжении всей поэмы герой обращается в своих размышлениях и беседах к огромному количеству литературных произведений. Кроме того, он упоминает множество исторических лиц, совершенно отринув всякого рода временные рамки. В рассказах Венички присутствуют и Симона де Бовуар, и Луиджи Лонго, и Марат, и Пальмиро Тольятти, и Кант, и прочие имена, которые для него имеют какую-то особенную ценность, создают некий фундамент для системы ценностей героя.

Мы помним о том, что цель героя – достижение Петушков и встреча с “белобрысой дьяволицей”. Однако цель никогда не возникает из ничего. Смысл жизни героя и его искания целиком исходят из его системы ценностей. Из нее мы можем выделить основополагающую, жизненную ценность. Веничка Ерофеев, “мудила грешный”, страстно любит всякого рода красоту, какой бы она ни была. Понятие красоты трактуется героем всегда по разному: это может быть гармония, может быть пропорциональность, но большей частью – согласие неоднородных элементов мироздания, ибо мир, в котором существует герой, состоит из дискретных компонентов, и слияние их как раз и ведет к искомой симметрии. Особенность поиска этой красоты – то, что герой ищет гармонию в заведомо низком, безобразном и грязном. Иного условия для исканий герой физически не может обрести, поэтому поиск красоты “на дне” – не извращение, а реальная жизнь, данная люмпен-интеллигенту в 70-е годы. Спонтанно возникает и поиск смысла жизни, и поиск предназначения человека. Обращение к этим темам, во-первых, являет собой пародию на все нравственные искания в литературе XIX века (вспомним монологи Мармеладова в “Преступлении и наказании”, целые главы в “Войне и мире”, посвященные сути существования Человека, идея вечности и бессмертия в “Отцах и детях” и т.д.), а во-вторых, само приобретает пародийную окраску, так как этот поиск происходит в заведомо невозможных для достижения цели условиях: это очень ярко показано на примерах обывательской жизни: “Они были в восторге от арабов и от Голанских высот в особенности. А Абба Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходят они утром с блядок, например, и один у другого спрашивает: “Ну как? Нинка из 13-й комнаты даян эбан?” А тот отвечает с самодовольной усмешкою: “Куда же она, падла, денется! Конечно, даян!””

В исканиях героя пародийность возникает неожиданно, на стыке высокого и низкого, так как Веничка их сочетает в самых неожиданных пропорциях. Это и “гармоническая сука”, и коктейль “сучий потрох – музыка сфер” и многие другие определения.

Итак, жизненное пространство героя определяется поиском вечной непреходящей красоты. Мы сказали о том, что спектр интересов героя чрезвычайно широк, поэтому высокое и низкое для него смешиваются. На это указывают постоянные “метания” между истинной красотой, высоким штилем (даже с использованием церковнославянизмов!) и приземленным, грязным, но очень образным языком люмпена.

Отсюда вытекает и тема одиночества, которая занимает далеко не последнее место в поэме. Герой одинок. Он всегда находится среди людей; начав свое путешествие из Москвы в Петушки, он сразу же знакомится с Черноусым, и с “декабристом”, и с Митричем, и с его внуком. Но все равно внутренне – герой остается одиноким. Мир Венички густо заселен людьми, но его внутренний мир гораздо шире мира этих людей, поэтому его одиночество безусловно.

Веничка, вследствие своих метаний, с самого начала поэмы существует как бы в двух плоскостях, вернее – в их пересечении. Одна плоскость – реальный мир, в котором герой находится. Его атрибуты: Курский вокзал, электричка, собеседники, водка. Состояние в этом мире измеряется степенью опьянения героя. Вторая плоскость – без времени и пространства, включающая в себя все моменты эволюции человечества, отраженные как в мировой истории, так и в Библии. Атрибуты этой плоскости: Петушки, “белобрысая дьяволица”, младенец. Состояние героя в этом мир, как он сам говорит: “Зверобой и портвейн, блаженства и корчи, восторги и судороги...” В поэме эти две плоскости в сознании героя существуют неразрывно, одну нельзя оторвать от другой – так же, как смешаны в сознании Венички высокое и низкое. При пересечении обеих плоскостей образуется Хаос, реальный мир становится гротескным, и становится уже несомненной недостижимость “золотого века”, к которому стремится герой. А поскольку “золотой век” в сознании Венички связан непосредственно с Петушками (т.е. город олицетворяет этот “золотой век”), то становится ясно: герой не доедет до Петушков, он обречен на вечное путешествие в вечной электричке...

В реальной плоскости герой, хоть и делает то, что задумал, но все же он связан, вероятно, с какими-то обязательствами: “Совершенно ясно: в ближайший же аванс меня будут физдить по законам добра и красоты, а ближайший аванс – послезавтра, а значит, послезавтра меня измудохают”.

Однако у Венички есть всего лишь одно преимущество в мире, где “низы не хотят его видеть, а верхи не могут без смеха о нем говорить”, где ему нет места в иерархии человечества: свободный, широкий и вольный полет мысли. Но снова мы сталкиваемся с одним из парадоксов, которые породили самого Веничку, – свобода мысли может быть достигнута им лишь с помощью алкоголя, следовательно, в реальности эта свобода иллюзорна.

С какого-то момента для героя перестает существовать граница между обеими плоскостями. С реальной точки зрения это обусловлено опьянением, однако с точки зрения идеального “Я” героя – это попытка постижения мира в его целостности, попытка соединить Хаос человеческих чувств и побуждений в единое гармоническое целое.

Интересно, что тот момент, с которого стирается граница между реальным и иллюзорным, в беседе героев совпадает с цитированием – правда, искаженным – пророка Исайи: Веничка “пересказывает” пьяному контролеру Семенычу пророческую книгу, обильно перемешивая ее со своими вставками: “То будет день, избраннейший всех дней... Будет добро и красота, и все будет хорошо, и все будут хорошие, и кроме добра и красоты ничего не будет, и сольются в поцелуе <...> мучитель и жертва; и злоба, и помысел, и расчет покинут сердца...”

С этого момента, хоть и продолжается формальное деление поэмы на главы (по названиям станций: от Москвы до Петушков), но сам герой внезапно оказывается уже не в электричке, а его “кидает” из мира в мир, где он, как ни странно, очень неплохо ориентируется. Затем он снова оказывается в электричке – вроде бы восстанавливается пространственная нить, но с героем начинает происходить что-то странное, вернее, странна реакция пассажиров на его вопрос: “Мы подъезжаем к Усаду, да?” “ – Ты, чем спьяну задавать глупые вопросы, лучше бы дома сидел, – отвечал какой-то старичок, – дома бы лучше сидел и уроки готовил. Наверно, уроки еще к завтрему не приготовил, мама ругаться будет!” Другой старичок отвечает еще более странно: “Да и вообще: куда тебе ехать? Невеститься тебе уже поздно, на кладбище рано. Куда тебе ехать, милая странница?..” Еще один человек “неожиданно вытянулся в струну и рявкнул: “Никак нет!!” А потом – потом... наклонился и на ухо сказал: “Я Вашей доброты никогда не забуду, товарищ старший лейтенант!””

Итак, Веничка начинает преображаться. После “пересказа” книги Исайи герой внезапно утрачивает свое направление, свое имя и, наконец, свой облик. В нем начинают выявляться черты всех тех, о ком он думает и говорит – как бы все человечество внезапно сосредоточилось в одном Веничке Ерофееве.

И наконец, все куда-то исчезает, остается лишь “чернота за окном”, и тут перед героем возникает Сатана. А затем происходит почти дословная сцена искушения Христа, вернее – пародия на нее; на месте Христа оказывается Веничка.

Но пародия ли? Так, по крайней мере, кажется на первый взгляд. Затем герой встречается со Сфинксом, который обещает впустить его в Петушки, если герой отгадает пять загадок. Веничка не отгадывает ни одной, Сфинкс исчезает, и теперь уже совершенно ясно, что герой никогда больше не попадет в Петушки...

После этого начинается катавасия уже с пространством. До последних глав все части поэмы озаглавлены нормально: “Черное – Купавна”, “Воиново – Усад” и т.д. Но когда герой якобы прибывает в Петушки, названия глав такие: “Петушки. Садовое кольцо”, “Петушки. Кремль. Памятник Минину и Пожарскому”. То есть герой совершенно перестает ориентироваться в пространстве. Название глав очень ясно передают состояние героя. С одной стороны, он надеется на то, что все-таки он в Петушках. Отсюда – первая часть названия глав. Но тут же герой видит и Садовое кольцо, и Кремль, и памятник. И это – снова низкая и грубая реальность. Отсюда – вторая часть названия глав. И наконец, самая страшная, последняя глава поэмы озаглавлена так: “Москва – Петушки. Неизвестный подъезд”. Пространство вокруг героя все сужается до размеров подъезда, где и убивают, распинают героя поэмы.

Но перед этим происходит столкновение Венички с четырьмя неизвестными. Можно предположить, что четыре злобных безымянных персонажа, убивающих героя – Маркс, Энгельс, Ленин и – Сталин, “с самым классическим и свирепым профилем”. Интересно, что основных собеседников героя в электричке тоже было четверо: Митрич, его внук, “декабрист” и Черноусый (!) – не пародийный ли двойник убийцы со “свирепым и классическим профилем”? Кроме того, ангелов, сопровождающих Веничку на его пути, тоже четверо, более того, еще в Москве они говорят герою: “Там, на перроне мы тебя встретим...” Также вспомним четверых соседей героя, которые жили с ним в общежитии (“И вижу, все четверо меня потихоньку обсаживают”). Это превращение пугает Веничку, и он бросается бежать. Выбегает он на Красную площадь, и тут четверо его настигают. Бьют головой о Кремлевскую стену, собственно “тычут носом”. Это избиение у Кремлевской стены весьма символично. Удар головой о Кремлевскую стену являет собой жестокость и бесчеловечность власти, которой не нужны такие элементы, как Веничка. Фраза, брошенная одним из четверых: “ – Ты ему в брюхо, в брюхо сапогом! Пусть корчится!” – лишь подчеркивает эту бесчеловечность.

И наконец, Веничку убивают в неизвестном подъезде. Снова возникает параллель с Иисусом Христом: героя поэмы распинают на лестнице утром в пятницу, то есть тогда же, когда и Христа. Следовательно, сцену с Сатаной нельзя рассматривать лишь как пародию, ибо она является началом тех страданий, которые переносит герой.

Физическая смерть Венички Ерофеева являет собой возвращение к атрибутике советского государства. Физическое убийство героя связано с представлением о власти, о ее жестокости.

Отсюда же и вытекает главная идея поэмы: герой, Веничка, вбирает в себя все черты человечества вообще, все его свойства (это несколько роднит его с Сатиным из пьесы “На дне”, который – кстати, тоже в пьяном виде! – говорит: “Кто я? Я и Наполеон, и Магомет, я – Человек!”) И вот, будучи Человеком вообще, Человеком с большой буквы, герой может освободиться из-под давления тоталитарного государства с “четырьмя лицами”, лишь отрешившись от него. Физически это невозможно, ибо чудовищная машина убивает героя “за ослушание”; но возможно лишь внутреннее освобождение, то есть духовное, нравственное “вознесение”, что и происходит с героем после его физического “распятия”. Последняя фраза поэмы (“И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду”) может быть истолкована по-разному. С одной стороны, если все, что произошло с героем – правда, то есть если он действительно в пьяном бреду вернулся в Москву и был убит в неизвестном подъезде, то вся поэма и все повествование переводится в жанр “загробных записок” и позволяет провести параллели с “Замогильными записками” Шатобриана, “Записками из Мертвого дома” Достоевского, “Замогильными записками” Печерина, “Записками покойника” Булгакова, “Живым мертвецом” Одоевского и пр. С другой стороны, если понимать весь финал поэмы в переносном смысле, как аллегорию, то фраза “Они вонзили мне шило в самое горло... И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду” может быть понята следующим образом: героя насильно возвращают в Москву, лишают дара речи, т. е. возможности “жечь глаголом сердца людей” – вонзают в горло шило, и он, не в силах бороться со “стозевным чудищем”, уже немой, подчиняется ему и превращается в зомби, в “человека подавленного”. Фактически с Веничкой происходит то же, что потом произойдет с героем оруэлловского романа “1984” Уинстоном Смитом – его лишают возможности самостоятельно мыслить.

2. В статье “Два путешествия” Д. Голубовским отмечается сходство возлюбленной Ерофеева с девушками, упоминаемыми Радищевым в “Путешествии из Петербурга в Москву”: “Героиня Венички сочетает в себе два типа радищевских девушек – едровских и валдайских. С одной стороны, после описания знакомства с ней Веничка говорит: “Вы, конечно, спросите, вы, бессовестные, спросите: “Так что же, Веничка? Она ....................................?” Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она .................! Еще бы она не .......................! Она мне прямо сказала: “Я хочу, чтобы ты меня властно обнял правой рукою!” Ха-ха”. Это весьма напоминает поведение валдайских девок, которые “останавливают и стараются возжигать в путешественнике любострастие, воспользоваться его щедростью на счет своего целомудрия”. Но с другой стороны, героиня Ерофеева почти ничего не просит, да и не получает ничего, кроме конфет “Василек”, и в этом есть нечто сродни любви Анюты из “Едрова”.

Образ возлюбленной Венички, как и всех остальных героев поэмы, можно рассматривать в двух планах. Прежде всего, в контексте классической русской литературы XVIII – XIX вв.: образ героини “Москвы – Петушков” перекликается с “валдайскими девками” из “Путешествия...” Радищева, однако более явную параллель можно провести между ней и Соней Мармеладовой из “Преступления и наказания”. Мотив блудницы, духовно воскрешающей главного героя, заимствован непосредственно оттуда. Если же говорить о библейских и евангелических реминисценциях, то в первом случае возлюбленная Венички, проживающая в Петушках-Эдеме, выступает явно не в роли Евы, а в роли Лилит (тем более, сам герой определяет ее как “белобрысую дьяволицу”). Помимо этого во всех эпизодах, где Веничка повествует об интимных отношениях со своей возлюбленной, им используется лексика и фразеология “Песни Песен”: “пастись между лилиями”, то есть заниматься любовью и т. д. – это дает основания полагать, что героиня также отождествляется и с Суламитой. Наконец, если допустить, что главный герой отождествляет себя с Иисусом Христом, образ его возлюбленной-блудницы перекликается с образом Марии Магдалины.

Итак, мы видим, что образ героини поэмы также представляет собой смесь высокого и низкого: с одной стороны – она блудница, “дьяволица”, “любимейшая из потаскух”, с другой – библейская Суламита, “блаженства и корчи”, “восторги и судороги”. Именно поэтому при знакомстве с “тремя косеющими тварями” (глава “Кучино – Железнодорожная”) Веничка выбирает только ее, ощущает в ней “ответное прозрение”, ибо она, так же, как и главный герой, состоит из неделимой смеси низкого и высокого, она так же архаична. Поэтому же, упрашивая возлюбленную уехать из Петушков в Лобню, герой восклицает: “Я облеку тебя в пурпур и крученый виссон... а ты будешь обонять что-нибудь – лилии, допустим, будешь обонять...” Веничка видит свою “дьяволицу” в античных одеждах, обоняющую лилии. Следует отметить, что лилия – символ чистоты и непорочности, ассоциирующийся в первую очередь с Девой Марией и святыми девами (Екатериной Сиенской, святой Кларой и др.) Таким образом, возлюбленная Венички совмещает в себе и целомудрие Богородицы, и продажность Марии Магдалины, и красоту Суламиты, и похоть Лилит. Она – “гармоническая сука”, и это определение, данное Веничкой, наиболее точно определяет ее природу.

Выше отметили, что герой на протяжении поэмы отождествляет себя с Христом. Действительно, в некоторых эпизодах “Москвы – Петушков” перефразируется Евангелие, а сам главный герой выступает в роли Христа. Самая откровенная пародия – сцена искушения в электричке. Кроме того, в электричке, во время беседы веничкина речь, обращенная к собеседникам, напоминает проповедь (фразы вроде “Будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный” и т.д.). Но самое главное – то, что Веничка, как и Христос, погибает днем в пятницу, будучи “распят” на лестнице и “пригвожден” шилом. Таким образом, мы можем предположить, что в финальной сцене распятия – мнимого или реального – символически обыгрывается подавление религии советской атеистической системой.

Тем не менее, несмотря на то, что Веничка отождествляется с Христом, одновременно и его возлюбленная наделена божественными чертами. Рассмотрим, например, сцену их первого знакомства: “В этот день (т.е. в пятницу), ровно двенадцать недель тому назад, были птички и жасмин. А еще был день рождения – непонятно у кого. И еще – была бездна всякого спиртного: не то десять бутылок, не то двенадцать бутылок, не то двадцать пять... А еще – было два мужичка, и были три косеющих твари, одна пьянее другой, и дым коромыслом, и ахинея... И я разбавлял и пил... и глядел на этих “троих” и что-то в них прозревал... и чем больше я прозревал в них это “что-то”, тем чаще я разбавлял и пил, и от этого еще острее прозревал. Но вот ответное прозрение – я только в одной из них ощутил, только в одной!”. Напомним один эпизод из Ветхого Завета: “И явился Аврааму Господь у дубравы Мамра... Авраам возвел очи свои и узрел – три мужа стоят против него...” (Бытие, 18:2). Если предположить, что “три косеющих твари” (среди которых и веничкина возлюбленная) – сам Бог в трех лицах, то тогда уже не он, а она становится богоподобной. Кроме того, в одном эпизоде она прямо выступает в роли Христа, а Веничка – в роли Лазаря. Цитирую: “Вот я, например, двенадцать недель тому назад: я был во гробе, я уже четыре года лежал во гробе, так что уже и смердеть перестал. А ей говорят: “Вот – он во гробе. И воскреси, если сможешь”. А она подошла ко гробу – вы бы видели, как она подошла!.. Подошла к гробу и говорит: “Талифа куми”. Это значит в переводе с древнежидовского: “Тебе говорю – встань и ходи”. И что ж вы думаете? Встал – и пошел. И вот уже три месяца хожу замутненный”.

Таким образом и сам герой, и его возлюбленная, благо они, как мы уже сказали, похожи друг на друга своей архаичностью, обладают одновременно и божественным, и земным началом. Поскольку Петушки мы с полной уверенностью можем назвать Эдемом, Раем, то Веничка и его “рыжая стервоза” вполне могут предстать как Адам и Лилит, ибо в девушке из Петушков все же доминирует дьявольское начало, несмотря на возможность перевоплощения.

Мы уже говорили, что Веничка в каком-то смысле отождествляется и с Раскольниковым, которого воскрешает блудница – Соня Мармеладова. Опять-таки это сопоставление возникает в эпизоде с воскрешением Лазаря. С одной стороны, это реальная евангельская реминисценция, с другой же – евангельский сюжет в призме “Преступления и наказания”. Причем второе намного серьезнее, ибо достоевские мотивы образуют, как мы увидим, очень большой и важный пласт реминисценций в “Москве – Петушках”. Поэтому эпизод с воскрешением следует подробнее рассматривать в контексте литературных мотивов XIX века, а не столько в контексте Евангелия.